Писатели растерялись: о чем писать? Раньше столько лет плакали: не дозволяет цензура, прижимает ЦК. А теперь, когда исчезли цензура и ЦК, выходит, стало еще хуже. Как те зверьки, что растились в клетке - отпущенные на волю, не могут прожить.
Что значит воспитываться под ежедневным партийным руководством!
* * *
Инвалид-пенсионер пришел в гараж к своему "Запорожцу" и видит: на соседнем висит замок, дужка которого, однако, не защелкнута. Подумал, покумекал. И защелкнул дужку. Сам когда-то по рассеянности не закрыл гараж. Через десять минут прибегает сосед и ругается. Оказывается: отлучился за сигаретами, а ключи оставил в гараже.
Инвалид чесал в затылке: услужил, называется.
* * *
Лифт загаживали каждый день, систематически. И все знали, кто это делает - подросток Вова, сын партийного секретаря с шестого этажа. Но вот Вова выучился, пошел в армию, лифт несколько лет был чистый. И вдруг снова начали в нем паскудить. Оказывается, тот Вова женился, родил двойнят, они подросли и все началось снова.
Какой отец, такие и дети?
* * *
Когда-то Адамович говорил, что те, кто побыл в ЦК, даже если талантливы, - конченые люди. Всем им там вырезали одно яйцо. Все они скопцы - идейные, творческие, по-человечески.
Который год убеждаюсь в справедливости этого наблюдения.
* * *
П. не был для Коли другом - просто хороший знакомый. Но вот однажды приходит к Коле и рассказывает, что его вызвали в КГБ, требовали доносить на Колю. Естественно, П. отказался. Коля, конечно, не мог не оценить такой поступок знакомого, и тот стал для Коли самым лучшим другом.
И замечательно доносил на него. А признание насчет вызова в КГБ - прием, не более. Но прием безотказный.
* * *
В 1939-40 годах после так называемого освобождения Западной Белоруссии НКВД навербовало там немало сексотов, картотека на всех хранилась в областных центрах и, понятно, в Москве. В 41-м с началом войны чекисты так рванули из Гродно, что оставили эту картотеку немцам. Немцы разобрали ее и... перевербовали сексотов (чтобы не тратить время на вербовку новых). Отказов, разумеется, не было. Те старательно работали все время оккупации. Но в 1944 пришла Красная армия. Свою картотеку чекисты не нашли, привезли из Москвы копии прежней. Те самые сексоты начали работать на своих первых хозяев.
Вот универсальность системы!
(Одна из задуманных Быковым повестей называлась "Сексот". - Ред.)
* * *
Еще во времена застоя один московский литератор-демократ прослышал, что под юбилей его намереваются наградить орденом Дружбы народов. Литератор загодя объявил друзьям, что орден не возьмет. Но вот пришло время, настал юбилей, и ему не дали ничего. Даже отобрали повод для протеста. Чтобы не дергался...
* * *
Он работал заместителем редактора в районной газете. Когда Хрущев удваивал обкомы, райкомы, написал в Москву, что не согласен, что это неправильно. Тогда его сняли с должности заместителя, сделали заведующим отдела писем. Но через два года сняли самого Хрущева. И снова сделали из двух один обком. И он, подождав немного, письмом в Москву напомнил о своем когдатошнем несогласии.
Тогда его сняли с заведующего отделом и сделали корректором.
Больше он писать никуда не стал.
* * *
Ушачские - народ слова.
Пришел поздно Л., говорит жене: дай пятерку - добавить нужно. Та говорит: "Не дам". Тогда он: "Не дашь - спалю хату!" "Пали, раз ты такой..." Подпалил, сгорела хата. Л. посадили за поджог... Через некоторое время жена пошла собирать подписи, чтобы выпустили, потому что плохо без хаты и без мужа.
(Ушачский район в Белоруссии - родина Василя Быкова. - "Известия")
* * *
На Донце в 1943 г. долго стояли в обороне, укреплялись, копали, минировали. И организовывали поиск разведчиков. И наши, и немцы. Однажды старшина роты послал в хозяйственную часть посыльного, молодого солдата. С заявкой на мыло. На бумажке сверху пометил: "сов. секретно". Солдат только недавно принял присягу и прибыл на фронт, к приказам начальства относился очень серьезно. И вечером в лощине нарвался на немецких разведчиков. Принял бой. Чтобы не попал секретный документ в руки врага, съел его. Сам был ранен и погиб. Утром изо рта выколупали уголок той заявки с "сов. секретной" пометкой.
* * *
Он был пророк и вел за собой других. За ним шли. Ему верили. И он учил божескому. Потому что и сам был полубогом. Но другие не знали, что он был бессмертный, а они смертные. Пришли кризисные времена, они погибли. А он пошел учить других. Божьей правде. Высокому и доброму. Он мог себе это позволить.
* * *
В 1939 году произошло "воссоединение", "присоединение", "освобождение" или как там... Западной Белоруссии. От моей деревни до бывшей польской границы было каких-то 2 км. На той стороне осталась мамина родина, деревня Заулок, ее брат и другая родня. Все годы аж до 39-го я слышал ее рассказы про Заулок, ближнее местечко Прозороки, озера... А не видел ничего. 20 лет - никакой связи.
Осенью 39-го граница передвинулась аж за Белосток. Но старую не сняли. Пограничники сторожили, как и раньше. А у нас, как и все колхозные годы, голодновато, постновато. И мать придумала. Как-то темной осенней ночкой пошла в Караваинский бор - нарушать границу. Столько натерпелась страху... Но прошла. Туда и назад. И принесла на плечах торбочку муки и баранью лопатку - гостинцы от брата. Западнобелорусского крестьянина. Который загибался от белопольской оккупации. А мы роскошествовали под родной советской властью. И годами сидели без хлеба.
Наплакалась мама. Да и отец... А мы радовались: получили возможность хорошо поесть.
* * *
Где-то в шестидесятые годы меня позвали в военкомат и дали анкету. Зачем - не сказали, но вскоре стало известно: снова хотят забрать в армию, на этот раз - в ракетчики. По каким-то показателям я подходил. Через знакомого военкоматчика я пригласил подполковника Филькова в ресторан, хорошо там выпили, и он посоветовал написать в анкете что-то такое, чтобы не взяли. Тогда я решил написать, что на Западе в эмиграции живет мой двоюродный брат Микола, который пропал в войну. Будто бы мне известно, что он живет в ФРГ. И правда, помогло. Меня не взяли.
Вот как помог мой несчастный Микола. Прости меня, браток...
* * *
Наступали, наступали и уперлись в городок. Не давал подступиться дзот на островке. Армия стала. Москва подгоняла. Тогда как-то утром при разведке боем один сержант подполз и бросил гранату. Удачно бросил. Дзот замолк. Батальон поднялся и захватил островок. Дивизия заняла городок. Армия продвинулась на два километра.
Вскоре вышли награды. Командарму за взятие города дали Героя. Комкору - орден Суворова I степени. Комдиву - орден Красного Знамени. Командиру полка - Отечественной войны I степени. Комбату - второй степени. Сержанту - медаль "За отвагу".
Всем как и положено. По чину.
* * *
Моя мама перед смертью мучилась несколько лет. Понятно, она очень хотела жить дома, в своей хате. Но там - невестка. Хорошо бы жить с дочушкой Валей, но та за двадцать верст в Ушачах. И там - матюгастый зять. Так мама и моталась туда-сюда, не находя подходящего места на этом свете.
Пока не отошла на тот.
* * *
После освобождения Белоруссии, где-то осенью 44-го, сестра Валя, которой тогда было 18 лет, согласилась идти в Восточную Пруссию, чтобы пригнать оттуда в район коров. Сказали, как пригонят, всем пригонщикам дадут по корове. Сестра обрадовалась - своей коровы у нее не было. Гнали стадо долго, нужно было и доить, и пасти, и самим кормиться. Намучились страшно. А как пригнали, коров всех распределили по колхозам, а пригонщикам - дулю.
В который раз обмануло начальство.
Потом такого жульничества было без числа.
* * *
В 1946 году в Николаеве лютовали бандиты. Грабили, убивали. Офицеры из казарм расходились поздно. Один ротный, припозднившись, взял свой табельный ТТ.
И как раз возле парка Петровского его остановили трое: "Снимай сапоги!" Ротный достал пистолет и положил одного. Остальные убежали. Тут же доложил в комендатуру. Через пару месяцев ротного осудили. Дали 6 лет за убийство. Потом осужденный говорил: "Какой я дурак! Лучше отдал бы им сапоги и шинель, голый как-нибудь добежал бы до дома. Только кто ж знал, что законы пишутся для грабителей, а не для честных..."
* * *
Ехали в отпуск, попросили соседей присмотреть за квартирой. Хорошие были соседи. Но в аэропорту хватились - что-то забыли. Хозяин на такси вернулся в квартиру и... застал там соседей, которые шарили по его комодам.
Хорошие были соседи.
* * *
Они прорывались из окружения. Комбат и санинструктор. Как вышли, он попросил ее выстрелить ему в руку, чтобы не арестовали. Она его любила, но... была комсомолкой. И выстрелила в него.
Теперь 50 лет корит себя.
* * *
Приехал в зарубежную страну, где не было ни одного знакомого. Но кто-то взял над ним опеку: отель и т.д. С того времени на долгие годы - самая сердечная дружба. Ездили друг к другу, дружили семьями.
И только недавно узнал, что тот - человек госбезопасности и все делал по ее заданию...
* * *
Встреча с читателями в библиотеке. Представила молодая библиотекарша, в зале - человек 18-20. Стандартные вопросы: как вы работаете, как относитесь, творческие планы.
Вышел на улицу и на троллейбусной остановке попал в людскую толпу, в троллейбус было не влезть. Это неподалеку закончился концерт заезжей рок-группы. Тысячи людей. Восторг. Оживление. Это культура времени. Масскульт, перед которым все, что было раньше, - непотребщина. Старая, бедная бабуся...
Справка "Известий"
Быков Василь Владимирович (19.06.1924, д. Бычки Витебской области - 22.06.2003, Минск) - белорусский писатель. Родился в крестьянской семье. Перед войной учился в Витебском художественном училище. Участник Великой Отечественной войны, был в пехоте и противотанковой артиллерии. Дважды ранен. После войны вновь призван в армию, служил офицером-артиллеристом на Курилах и Сахалине. После демобилизации в 1955 г. работал журналистом в Гродно, тогда попробовал себя в литературе. Один из лучших советских писателей фронтового поколения. Жесткость ситуаций, предельная правда в отображении психологии "человека на войне", точность в деталях - все это уже с первых повестей - "Журавлиный крик" (1960), "Измена (1961), "Третья ракета" (1962) - отличало его прозу. При этом Быков подвергался постоянным нападкам официальной критики за "дегероизацию" и "абстрактный гуманизм". Нападки перешли в настоящую травлю после публикации в "Новом мире" Твардовского повести "Мертвым не больно" (1966). В областном центре Гродно писатель оказался на положении почти диссидента, его квартиру прослушивали, друзей вербовали в стукачи. Уникальность таланта, популярность у читателей, признание за рубежом в конце концов вынудили власть изменить отношение к писателю. Споры вокруг повести "Сотников" (1970) уже обходились без политических ярлыков. За повести "Обелиск" и "Дожить до рассвета" (1972) Быков был удостоен Государственной премии СССР (1973). Затем последовали "Волчья стая" (1974, первая публикация - в "Известиях"), "Пойти и не вернуться" (1978). С 1978 года Быков жил в Минске. За роман "Знак беды" (1983) в 1986 г. ему была присуждена Ленинская премия. В 1984-м - к 60-летию - присвоено звание Героя Социалистического Труда. В годы перестройки Быков активно поддержал идеи демократических преобразований и, позднее, независимости Белоруссии. После прихода к власти Александра Лукашенко писатель выступил с резкой критикой действий президента. В ответ против Быкова развернулась кампания шельмования, схожая с той, что происходила в 1960-е годы. В 1998 году он был вынужден уехать за границу. Умер в 2003 году.
http://www.izvestia.ru/person/article156675